АВТОР: АРИЙ ПОЛЯКОВ.

Источник: www.faism.ru

«Я не взошел на пик Ленина, но я показал дорогу другим...»

(Н. В. Крыленко)

Есть на Памире высокий пик, есть и перевал, носящие имя Крыленко. Кто такой Крыленко?
Память об этом замечательном человеке, увековеченная его друзьями-альпинистами, должна остаться жить.

Николай Крыленко

...Петроград в октябре. Здесь решается судьба революции.

Солдаты бронедивизиона собрались на митинг в Михайловском манеже. Они обсуждают — соблюдать ли нейтралитет, выступать ли за большевиков или против них. Ораторы сменяют друг друга. Офицеры и делегаты Думы призывают солдат к нейтралитету. От решения бронедивизиона зависит многое...

В репортаже Джона Рида «Десять дней, которые потрясли мир» есть рассказ и об этом митинге: «Вдруг между комитетчиками и офицерами, стоявшими, на бро¬невике, начался горячий спор. Они оживленно жестику¬лировали и, очевидно, никак не могли придти к соглашению. Аудитория заметила этот спор. Огромная толпа загудела и заволновалась, желая узнать, в чем дело. Солдат вырвался из рук удерживавшего его офицера и высоко поднял руку.

— Товарищи! — закричал он.— Здесь товарищ Крыленко, он хочет говорить!

Дикий взрыв криков, аплодисментов и свистков: «Просим! Просим! Долой!» Среди невообразимого гула и рева народный комиссар по военным делам, подталкиваемый и подсаживаемый со всех сторон, взобрался на броневик. Постояв минутку, он перешел на радиатор, уперся руками в бока и, улыбаясь, оглядел аудиторию. Приземистая, коротконогая фигура в военной форме без погон и с непокрытой головой.

...— Товарищи солдаты! — начал Крыленко хриплым от усталости голосом.— Я не могу как следует говорить, простите. Я не спал целых четыре ночи...

Мне незачем говорить вам, что я солдат. Мне незачем говорить вам, что я хочу мира. Но я должен сказать вам, что большевистская партия, которой вы и все остальные храбрые товарищи, навеки сбросившие власть кровожадной буржуазии, помогли совершить рабочую и солдатскую революцию, что эта партия обещала предложить всем народам мир. Сегодня это обещание уже исполнено!
Гром аплодисментов...

...Крыленко еле держался на ногах от усталости. Но чем дальше он говорил, тем яснее проступала в его голосе глубокая искренность, скрывавшаяся за словами».

Наступил драматический момент, когда Крыленко кончил свою страстную речь возгласом: «За Керенского направо! За Советы налево!»

Масса солдат двинулась налево. А он, кончив говорить, пошатнулся и чуть не упал, сотни рук поддержали его, и высокий темный манеж задрожал от грохота аплодисментов и восторженных криков. Шоферы залезают в броневики, и вот уже огромные стальные дьяволы тяжело движутся по улицам, и синие стволы пулеметов готовы плавить пулями контрреволюцию...

1919 год. Выступление на съезде РКПб

Девятнадцати лет, в 1904 году, вступил Николай Васильевич Крыленко в партию большевиков. Ей и народу отдал он свою жизнь. Пройдя через тюрьмы и ссылки, Крыленко в 1916 го¬ду был направлен в действующую армию. Прекрасный оратор, глубоко убежденный в правоте своих идей, страстный агитатор, он повел солдат за большевиками, был избран председателем армейского совета и делега¬том от большевиков на 1-й Всероссийский съезд Советов.
Активный участник Великой Октябрьской социалистической революции, Крыленко вошел в состав первого Совета Народных Комиссаров. 9 ноября 1917 года В. И. Ленин сместил главнокомандующего всеми воору¬женными силами генерала Духонина и назначил на его пост народного комиссара по военным делам прапорщика Н. В. Крыленко.

С 1918 года и до конца своей жизни Крыленко был на ответственной работе в органах советской юстиции. Несмотря на кипучую деятельность, он сумел закончить юридический и историко-филологический факультеты Петроградского университета.

На лацкане пиджака Николая Васильевича всегда можно было видеть значки «ГТО», «Альпинист СССР» или шахматный значок. Он очень любил спорт и носил эти значки с гордостью...

Мне было пятнадцать лет, когда мой друг по пионерскому отряду Стах Ганецкий познакомил меня с Николаем Васильевичем. Это было в 1926 году под Москвой, в Подрезкове, где Крыленко жил на даче. Первое время я побаивался Николая Васильевича: с работы он приезжал очень усталый и суровый. Но не проходило и десяти минут, как появлялся совсем другой Николай Васильевич.

— Хеп-хеп, мальцы, Арикан, Стах, давай сюда,— кричал он, выбегая в трусах на теннисную площадку. Дотемна он без устали носился с нами, играл в волейбол или в теннис. А Николаю Васильевичу шел уже тогда пятый десяток. Приняв холодный душ и поужинав, Крыленко усаживался за шахматы, а потом до поздней ночи сидел за бумагами, которыми туго был набит его объемистый портфель.

Николай Васильевич был первым председателем шахматной секции страны. И если шахматная жизнь столицы была в те годы бурной и яркой, если мы видели в Москве Ласкера и Капабланку, то во многом благодаря организаторским усилиям Николая Васильевича Крыленко.

Николай Васильевич никогда не пользовался своим правом на поездку в санатории и дома отдыха. По воскресеньям мы часто становились на лыжи и с компасом в руках без дорог, через леса совершали переходы по 50—60 километров.

Все свободное время, летом и зимой, Крыленко отдавал спорту и не только как любитель и болельщик, а как активный организатор. Николай Васильевич очень много сделал для развития альпинизма и туризма в нашей стране: был одним из организаторов, а затем многие годы общественным председателем общества пролетарского туризма и экскурсий (ОПТЭ), при котором в 1929 году была создана горная секция, объединявшая всех альпинистов страны.

В 1935 году Н. В. Крыленко первому было присвоено высокое звание заслуженного мастера альпинизма.

Вспоминаю, как в 1927 году во главе небольшой группы Николай Васильевич поднимался на восточную вершину Эльбруса. Один за другим оставляли его спутники и уходили вниз. До седловины с Николаем Васильевичем добрался лишь четырнадцатилетний Стах Ганецкий. Специального альпинистского снаряжения тогда не было. Крыленко шел в обыкновенном демисезонном пальто. Стах — в сандалиях, одетых на теплые балкарские носки. К сандалиям были привязаны четырехзубые кошки. На седловине силы оставили мальчика. Он не мог идти дальше. Сел на снег и от досады заплакал. Николай Васильевич весело чертыхнулся:

— Ну, какой из тебя после этого пионер? А еще хочешь стать знаменитым альпинистом. Смотри, ведь вершина совсем рядом.

Николай Васильевич помог Стаху подняться. Взявшись за руки, они достигли цели.

Летом 1929 года Николай Васильевич впервые взял нас со Стахом на Памир. С тех пор я участвовал еще в двенадцати памирских экспедициях, из них в четырех с Николаем Васильевичем Крыленко. На всю жизнь запомнились мне первые уроки, преподанные им в горах.

Стах Ганецкий, Арий Поляков и Николай Крыленко перед очередным выездом на Памир

Помню, в тот первый раз, в непогоду, по глубокому до пояса снегу, на высоте 5800 метров мы вчетвером (Крыленко, Бархаш, Ганецкий и я) пробивались к седловине Заалайского хребта на Памире. Акклиматизация была плохая — начиналась страшная горная болезнь. Каждый шаг давался с колоссальным трудом, силы оставляли нас, и мы поминутно падали в снег. И каждый раз, закусив губы, Николай Васильевич вставал и продолжал прокладывать след. Мы молча двигались за ним. Достигли седловины, при ураганном ветре с трудом расставили палатку и залезли в спальные мешки. Немного отдышавшись, заговорили о пройденном пути.

«Откуда у Вас берутся силы?» — спросили мы у Николая Васильевича.

И он ответил:

— Представьте себе, что перед вами залегла белогвардейская цепь. В атаку идут коммунисты и комсомольцы. Преодолеют они этот рубеж — опрокинут врага, не преодолеют — все погибло. Думайте об этом постоянно, и у вас всегда хватит сил, чтобы преодолеть очередной рубеж.

Николай Крыленко на Памире

В 1929 году считали, что пик Ленина самый высокий в нашей стране, потому что вершины Коммунизма и Победы были открыты позже. Наша четверка во главе с Крыленко поднималась на пик Ленина с юга по леднику Саук-Дара. Мы добрались до высоты 5850 м. Ноги в ботинках замерзли, высотной обуви — шекельтонов у нас не было. Пришлось отступить. Но мы гордились и тем, что достигли гребня Заалайского хребта — на двести метров выше Эльбруса, который в то время считался «потолком» для советских альпинистов.

Однако Крыленко на этом не успокоился. Через несколько дней, раздобыв валенки, он предпринял еще одну попытку взять вершину. На последнем участке пути он шел один и был уже недалек от цели. Но наступила ночь. У Крыленко не было ни палатки, ни спального мешка. Благоразумие пересилило азарт, и он повернул назад.

Но однажды, помню, и Николай Васильевич пустился на риск. Это было через несколько лет после экспедиции на пик Ленина. Мы возвращались из очередного путешествия по Памиру и очень спешили домой. Оставалось еще несколько дней томительного пути вниз, а Крыленко ждали в Москве... И тут местные жители сказали нам, что всего за пять часов можно спуститься к Гарму на бурдюках по горной реке Сурхобу.

Бурдюк — это шкура барана, коровы или быка, снятая особым способом (целиком без разреза) и затем выделанная. Шея и ноги завязываются наглухо, а через четвертую ногу бурдюк надувается. У бурдючного плота нет ни руля, ни киля, он вертится, как мяч, па бурных волнах, и, если не смотреть в оба, его легко может бросить о скалы и разбить вдребезги. Да и сам бурдюк ненадежен: одно отверстие — и он пойдет ко дну со всем грузом.

Николай Васильевич поначалу не соглашался на столь рискованный способ передвижения. Но предложение сократить путь все-таки было очень заманчивым.

И вдруг, как это всегда с ним бывало, Николай Васильевич решил:
— Бурдюки, так бурдюки, решено, завтра отплываем.

Те, кто знает, что такое горные реки, могут представить себе наше путешествие. Мы отплыли в час дня. Первые десять минут никто не шевелился, и все молча смотрели на пенящуюся воду и несущиеся мимо нас берега. Плот вертелся мячом. Едва я повернулся на рюкзаке, Николай Васильевич закричал:
— Не шевелись, управлять мешаешь!
Плот подпрыгивал на волнах, как пробка, и несся со скоростью пятнадцать километров в час.
Река становилась все более быстрой и бурной.

На повороте плот со страшной силой закрутило. Наши рулевые — таджики — из последних сил выгребали в сторону от водоворота. Наконец нас пронесло в полуметре мимо прибрежных скал, и мы выплыли на широкую спокойную воду. Правда, Николай Васильевич обнаружил, что его бумажник с документами и дневники основательно подмокли.
— Бурдючков захотели,— говорил он, смеясь.

И в Москве мы долго вспоминали наши «бурдючки». Будучи очень занят, Крыленко, как правило, располагал для участия в экспедициях только 30—35 днями. За это время трудно было хорошо акклиматизироваться, привыкнуть к большим высотам Памира. Поэтому иногда при первых восхождениях у Николая Васильевича появлялись признаки горной болезни. Нам не раз приходилось удивляться умению и способности Николая Васильевича не только преодолевать себя, но и вести за собой людей.

Мы, да и многие другие альпинисты, кто побывал в горах с Крыленко, научились у него умению никогда не унывать, постоянно держать себя в руках. Он учил нас товариществу и мужской дружбе, готовности в любую минуту прийти на помощь оказавшемуся в беде, не раздумывая при этом о своей собственной жизни. В одной из бесед с О. Ю. Шмидтом, так же увлекавшимся альпинизмом, Николай Васильевич говорил: «Альпинизм— школа мужества. Нашей Родине нужны мужественные люди».

Николай Васильевич был очень прост в обращении, скромен и непривередлив, как дома, так и особенно в горах. В походе и при восхождениях он вставал всегда раньше всех, не гнушался никакой работой, не позволял никому за собой ухаживать, тащил груз наравне со всеми и страшно ненавидел обжор или, как он их называл, чревоугодников. Во всех походах при любой ситуации последний кусок делился поровну.

Вечерами в палатке Николай Васильевич увлекательно говорил о планах на будущее.

Иногда он читал наизусть Пушкина, Гомера — непременно на греческом. Он очень многое любил и очень много знал. Память у него была великолепная. Иногда Крыленко рассказывал о прошлом. Он вспоминал подполье, трудные и романтические годы. И германский фронт вспоминал, окопы, где лежал по пояс в воде. И о встречах с Лениным рассказывал — о том, как охотился с ним в лесах Подмосковья, как сражался за шахматной доской (Н. К. Крупская, которая была очень строга в оценке людей, писала о Н. В. Крыленко: «Очень хороший человек и прекрасный товарищ»).

Нужно сказать, что в те годы, особенно на Памире и Тянь-Шане, альпинизм имел больше прикладное, чем спортивное значение. Вот что писал Крыленко в 1934 году в одной из своих книг о Памире: «Наткнувшись в экспедиции 1928 года на недопустимый факт, что на территории нашей страны и не так уж далеко от населенных пунктов имеются неисследованные пространства, где еще никогда не ступала человеческая нога, я поставил своей задачей ликвидацию этого белого пятна».

Во имя достижения этой трудной и почетной задачи мы из года в год с тяжелыми рюкзаками за плечами переправлялись через горные бурные реки, пробирались по ледникам и хребтам Памира, поднимались на высокие пики. И часто в наших рюкзаках было очень и очень мало продуктов. Вот характерный дневной рацион на четверых: банка мясной тушенки, немного сахару и сухарей. Остальное место в рюкзаке занимали фототеодолит и пластинки для топографической съемки опытного памирского топографа И. Г. Дорофеева. Или камни — геологические образцы для геолога экспедиции Д. И. Щербакова (позже известного академика). Памирские экспедиции Н. В. Крыленко и Н. П. Горбунова расшифровали белые пятна Памира.
На моей полке бережно хранятся написанные Н. В. Крыленко книги с его автографами. В одной из них («В неизведанные выси») Николай Васильевич писал: «Я не взошел на пик Ленина, но я показал дорогу другим». И эти его пророческие слова сбылись. На вершине самого популярного в стране семитысячного гиганта за эти годы побывало более четырехсот альпинистов разных республик, городов и национальностей.

Он очень много сделал, и очень о многом мечтал этот удивительный человек, трагически погибший в 1938 году в результате массовых репрессий периода культа личности.

Мне запомнилось одно выступление Крыленко в конце двадцатых годов в до отказа переполненном Колонном зале Дома союзов. «Прокурор Революции» (как его назвали газеты) Н. В. Крыленко выступал с речью на процессе. Он говорил несколько часов. В руках у него был только том Ленина, которого он иногда цитировал. Невысокого роста, с умными глазами под высоким лбом, с протянутой рукой, державшей маленький красный томик,— таким остался он навсегда в моей памяти...

...Как хорошо, что горы, которые он так любил, хранят о нем светлую память.